Стен Катлер шел по коридору вверенной ему школы и вполголоса мурлыкал себе под нос первую строчку итальянского хита, старого, как мир. В таком хорошем настроении директор пребывал весьма редко. А все дело-то было в том, что ему удалось сегодня как следует выспаться без снотворного. Обычно, если он забывал принять белую горьковатую таблетку, то всю ночь ворочался с бока на бок. Сон никак не шел в руку, а если Стену и удавалось забыться на несколько минут, то он просыпался в холодном поту от кошмаров, которые, правда, очень быстро забывал. В таких случаях он приходил на работу смурной, готовил себе черный кофе и с головой погружался в дела. Однако стены кабинета преданно хранили его тайну, и вне своих владений Катлер всегда был предельно вежлив и холоден, как ледышка.
Все утро Катлер писал старый добрый доклад, с которым ему предстояло отчитываться перед трудовым коллективом. В последнее время не наблюдалось никаких эксцессов, повысился уровень дисциплины. Хорошо бы еще обновить оборудование в физкультурном зале для полного счастья.
И надо же было случиться такому, что, проходя мимо кабинета музыки, Катлер не просто уловил краем уха, но услышал какой-то странный шум, который бы он не перепутал ни с каким другим. Звук порчи школьного имущества - вот, что это было. Поскольку к школьному имуществу директор относился еще ревностнее, нежели к собственному, он резко распахнул дверь и остановился на пороге.
Так-так-так, кто у нас здесь?
- Привет, Генри, - директор даже улыбнулся. Тепла в его улыбке было столько же, сколько в морозильнике. - Может, пройдем ко мне и побеседуем немного?
Даже если бы Генри Миллс и не был бы сыном мэра, тон мистера Катлера остался бы столь же ровным. И в интересах мальчика будет последовать за Стеном. Чем скорее, тем лучше. Он не стал укоризненно качать головой и начинать немедля читать маленькому бунтарю нотации о ценности вещей. Этим должны были заниматься родители.
Его дело - понять, что за причины побудили Генри заняться вандализмом именно в кабинете преподавателя музыки. Затем - побеседовать с мэром Миллс и узнать уже у нее, как обстоят дела в семье. Лишь на основании этого можно было сделать определенные выводы.
Но одно Катлер уже осознал. Свободных средств на восстановление всего, что попало Генри под горячую руку, у него не было. Значит, по пути в кабинет необходимо попросить в приемной, чтобы помощница (вечно он забывал ее имя, то ли Шелли, то ли Либби, то ли вообще Айла) связалась с Реджиной Миллс и порекомендовала ей приехать поскорее, если у нее, конечно, нет неотложных дел.
Хорошо бы еще, конечно, рассказать о случившемся мистеру Раттену, но проблемы следовало решать по мере их поступления.

Хорошо, очень хорошо, что виновник не стал оправдываться здесь же, притворяться, что погром устроился сам собой. Такое поведение директора устраивало. Впрочем, Генри Миллс всегда казался ему не по годам смышленым мальчиком.
Что же сподвигло его на подобный проступок? Это-то Катлер и намеревался выяснить, подозревая, что дело тут отнюдь не в плохой оценке или любой другой ерунде. Дети обидчивы, но не настолько, чтобы устраивать погром в кабинете преподавателя, каким бы нелюбимым он ни был. Именно поэтому необходимо побеседовать с Генри еще до приезда мэра Миллс. Что ж, на пару вопросов у него времени хватит.
В приемной Катлер попросил Либби позвонить Реджине и объяснить ей ситуацию. Госпожа Миллс казалась Стену человеком уравновешенным, поэтому он надеялся на адекватную реакцию с ее стороны. Но, честно говоря, если бы кто-то сказал Катлеру, что сын мэра такое устроил, он бы не поверил. А если бы был чуть более эмоциональным, рассмеялся бы сообщившему эту информацию в лицо.
- Проходи и присаживайся, пожалуйста, - он указал Генри на кресло напротив своего стола. - Не будешь ли ты так любезен рассказать мне, зачем ты учинил погром в кабинете музыки? В чем причина?

Катлеру не понравилось, что Генри вдруг так занервничал. Да, все дети боятся наказания, но здесь явно дело не ограничивалось одним этим страхом. Мальчик что-то недоговаривал. Однако своих сомнений в словах сына мэра Стен и не подумал показывать. В конце концов, к чему мучить ребенка? Он же не бессердечный тиран в конце-то концов! Он - гуманный и либеральный директор с некоторой склонностью к деспотии, но, разумеется, с тщательно скрываемой склонностью. У кого нет маленьких слабостей? Да любой в городе - человек с двойным дном, даже мисс Бланшар... Хотя это, впрочем, маловероятно.
- И кто же сказал тебе, Генри? - поинтересовался Катлер с почти отеческим пониманием в голосе. - Точнее, поставим вопрос иначе, ведь ты будешь "рыцарем" и вряд ли назовешь мне имена. Неужели слова твоих одноклассников заслуживают доверия настолько, что ты идешь крушить все в кабинете мистера Раттена, даже не найдя каких-либо доказательств? Как же мистер Раттен отзывался о твоей матери? Быть может, мне стоит поговорить с ним, раз какие-то слухи вызывают у тебя столь бурную реакцию? Как ты считаешь?
Оставив мальчика думать над ответом, Стен замолчал. Он сцепил пальцы в замок и слегка склонил голову набок. Катлер понял, что на истинную причину действий Генри надеяться не стоило. Не скажет, придумает еще более нелепую небылицу.
А если и его мать не знает причин? Так ли они важны Катлеру? Ладно. Он возьмет с Генри обещание всегда думать перед тем, как делать что-то. И в качестве профилактики отстранит его из школы дня на три. Или на неделю. Что же касается мисс Миллс, то ей придется оставить в бухгалтерии крупную сумму, что отчего-то грело душу мистеру Катлеру. Интересно, отчего же?

Сколько эмоций. Катлер, не выносивший чужих слез, криков, визгов и тому подобной ереси, едва не поморщился. Так ведь нельзя. Он ведь не на куски Генри резал, чтобы тот так нервничал. Просто осторожно и мягко давил, выжимая истину. Безотказный способ, никогда не подводивший директора. Да и такой урок лучше закрепляется, чем банальные угрозы. Нельзя, чтобы ученик чувствовал себя мучеником, которого обижает злой директор.
- Только не кричи так, Генри. Пожалуйста. Я прекрасно понимаю, что ты осознаешь свою вину. Может, чаю? - он снова сделал паузу. Лишь подождав немного, Стен продолжил, словно бы невзначай возвращаясь к персоне Рихарда Раттена:
- И все же судья недаром выслушивает лишь позицию обвиняемого. Мнение потерпевшего также весьма интересно, не так ли Генри? С другой стороны, если мистер Раттен действительно оскорблял твою маму и это будет доказано, я не только не стану тебя наказывать, но и поблагодарю за то, что ты раскрыл мне глаза на его недостойное поведение. Ты точно не желаешь ничего добавить к своему рассказу?
Он блефовал, разумеется, Катлер не верил, что Раттен обладал такой феноменальной глупостью, что оскорблял где-то мэра так громко, что его услышали дети. Но все же докопаться до правды было необходимо.
Либби решила связаться с боссом в самый неудобный момент и сообщить ему, что мисс Миллс прибыла и ожидает в приемной.
"Что эта вертихвостка успела ей наплести?" - подумал Катлер, вздохнув. Ему вдруг захотелось поскорее со всем этим закончить. Весь азарт куда-то исчез. Мальчика следовало наказать, мисс Миллс следовало оплатить починку школьного имущества и как следует выдрать сына за уши, а самому Катлеру следовало отправиться домой. Или в тир. Он только там и расслаблялся, расстреливая мишени.
Дверь открылась, и Стен поприветствовал мэра Сторибрука:
- Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, и садитесь. Чаю? Кофе?

Будь Генри хоть сыном королевы, Катлер ни за что бы не стал делать для него поблажек, пытаться замять ситуацию и самостоятельно оправдываться потом перед Раттеном, который еще, чего доброго, сляжет в больницу с нервным срывом, увидев, во что превратился его кабинет. Но, судя по выражению лица мисс Миллс, ей весь мир, включая директора школы, был что-то должен.
Как бы не так.
- Сожалею, что приходится отрывать вас от дел, мэр, - он сделал акцент на последнем слове, подчеркивая свое уважительное отношение к Реджине, догадываясь, что той эта мелочь может польстить. - Вы деловая женщина, потому буду краток. Во время планового обхода я услышал шум в кабинете мистера Раттена. Весьма нетипичный шум. А войдя, увидел, как ваш сын буквально крушит все вокруг. Естественно, я вынужден был с вами связаться, потому что ранее Генри не был замечен в актах вандализма, даже самых незначительных. Но он признал свою вину полностью, и я думаю, мы с ним пришли к выводу, что эмоции не должны брать верх над здравым смыслом. О причинах такой жестокой акции можете спросить у сына, мне кажется, с вами он будет более откровенен, нежели со мной, - он взглянул на мальчика и улыбнулся краем рта.
- Я полагаю, вы понимаете, что случай вопиющий и я вынужден прибегнуть к репрессивным мерам и отстранить Генри от занятий на неделю. Ему как раз будет, о чем подумать. А с вашей стороны, я уверен, было бы очень любезно возместить ущерб. Испорчено школьное имущество, а музыкальные инструменты дороги, мэр.
Стен посерьезнел, закончив свою речь. Было бы замечательно, если бы вопрос решился полюбовно для обеих сторон, но, кажется, Реджина Миллс не пребывала в хорошем настроении. Что ж, правда на стороне Катлера, ему нечего опасаться.

Что ж, хорошо было только одно – прежде, чем мистер Катлер задал вопрос, которого она так надеялась избежать, Реджина успела справиться со своими эмоциями. Сегодняшний день казался каким-то бесконечным тестом на самоконтроль. Уже почти спокойно глядя в глаза директору, она пожала плечами:
- Понятия не имею, почему досталось именно кабинету музыки, - и запоздало испугавшись, что Генри может внезапно начать фонтанировать правдой, добавила, - Но мы обязательно обсудим это дома. И если выяснятся какие-то новые, важные для школы обстоятельства, я сообщу вам безотлагательно.
Продолжать оправдываться по уже опровергнутому сыном сценарию было бесполезно. Во-первых, признание прозвучало и, похоже, не один раз, а во-вторых, пожелай руководство школы заняться делом погрома всерьез – история в считанные часы облетит город, а на носу совет, да еще где-то рядом вечным укором маячит Эмма, разве только не разворачивая над головой плакат «Я буду лучшей матерью своему сыну!» Нет, упорствовать означало рисковать, а риск хорош только при тщательно продуманных путях отступления. Сейчас же, куда не глянь, мисс мэр была откровенно беззащитна, и чем меньше людей об этом догадаются, тем спокойнее будет у нее на душе… Придется решать все миром, но директору тоже бы неплохо пойти ей навстречу… Сделка так сделка.
- Мистер Катлер, - проникновенно глядя в глаза собеседника, она шагнула вперед, - Думаю, мы способны уладить этот вопрос, как цивилизованные люди. Генри понесет наказание, а ущерб будет возмещен, как только вы составите акт о его реальных размерах, - речь наконец пошла о делах, благодатная твердая почва среди вязкого болота недомолвок была как нельзя кстати, -  Вы сбрасываете  мне его по электронной почте, и я в тот же день перевожу нужную сумму на счет школы. 
Оказавшись рядом с сыном, Реджина опустила руку на его поникшее плечо. Переживает. Портит жизнь матери, а после - переживает. Пенная ярость поднялась в ее душе, как вскипающее молоко, неудержимо рвущееся из крохотной посудины. Сдержать себя было непросто, но у нее получилось. В первую очередь - закончить разговор, все прочее потом.
- Мы уходим домой, - по-прежнему цепко удерживая взгляд директора, она подвела итог, - У Генри будет неделя, чтобы поразмыслить над своим поведением, кабинет музыки мы восстановим в самые краткие сроки, и никому даже в голову не придет обсуждать это досадное недоразумение, поскольку, я уверена, оно не выйдет за пределы вашего кабинета… Не так ли, мистер Катлер?
Она почти не сомневалась, что бывший рыцарь примет правильное решение. Там, в Зачарованном лесу, они всегда могли договориться.

Разговор был окончен. Катлер, конечно, не станет распространяться об инциденте, оставалось только надеяться, что ему удастся втолковать то же самое в хорошенькую головку  девушки из приемной. Ну да это уже дело директора. По-хорошему стоило бы подняться в кабинет музыки и собственными глазами убедиться в том, что все действительно настолько необратимо и ужасно, как ей пытаются представить. Но Реджина понимала – полюбуйся она сейчас на дело рук Генри, и сдерживать себя станет гораздо трудней. Поэтому, если уж возникнет необходимость, лучше в другой раз наведаться в школу, уже без сына. Трезвым взглядом поглядеть на покупки и их соответствие заявленной смете не помешает. Она холодно кивнула, запахивая пальто.
- В таком случае, до встречи. Пожалуй, я загляну к вам в самое ближайшее время. В обновленный кабинет музыки. Хотя еще раньше мы увидимся на собрании городского совета…
Лицо директора было безмятежно. Он решил возникшую проблему, остальное – заботы нерадивой родительницы. И даже разозлиться на него как следует не получится, потому что с какой стороны не посмотри, а виноват только Генри. Представив себе возможную сумму ущерба, мэр стиснула зубы. Детские обиды, бесспорно, заслуживают внимания, но когда они выливаются в далеко не детские убытки, желание умиляться их тонкости и глубине испаряется само собой. В последнее время ее сын сильно изменился. Сегодняшний случай – очередной повод задуматься, к чему приводит общение ребенка с новоявленной матерью… Излишняя лояльность явно ему не на пользу.
- Всего хорошего, мистер Катлер…
Попрощавшись окончательно, Реджина сжала руку Генри чуть повыше локтя и подтолкнула его к выходу из кабинета.

Толкнув тяжелую дверь, Реджина вышла на школьное крыльцо. Ветер взлохматил волосы, забравшись под пальто, холодной ладонью провел по разгоряченной шее. Голова не болела, но была какой-то подозрительно тяжелой, любой звук казался резким и пронзительным. Еще бы – с самого утра они приятные эмоции… Придерживая у горла хлопающий воротник, мэр спустилась по ступенькам. Генри, едва переставляя ноги, плелся рядом. Вид у мальчика был такой, будто она ведет его самое малое на казнь.
- Застегнись, - она слегка встряхнула его за руку, - Продует…
Виноват или нет, но о здоровье ребенка, кроме матери, заботится некому. Она сощурилась на обложивший город плотный слой грязно-серых облаков. Злость опасно плескалась внутри, грозя в любой момент прорвать плотину сдержанности и обрушиться на голову сына безобразным потоком обвинений.
Не стоило, нет, не стоило показывать ему, как глубоко задевает ее все, что связано с внезапно появившимся в их жизни учителем музыки. Теперь он безошибочно находит эту кнопку и давит на нее, сперва осторожно, на пробу – слезами и молчанием, а потом, усыпив ее бдительность, от всей души – берет и разносит в клочки кабинет ненавистного Крысолова… Вот так и откровенничай с ребенком… И ведь не впервые она на одном и том же месте спотыкается…
- Ну что же… - не дожидаясь, пока Генри выполнит ее просьбу, Реджина присела и резкими рывками застегнула пару пуговиц на пальто сына, -  Как маленький, честное слово… Хотя у меня теперь и вправду большие сомнения, способен ли ты действовать обдуманно и самостоятельно… Но отвечать за свои поступки все равно придется.
А потом, не удержавшись, все таки задала бессмысленный и единственно важный на сейчас вопрос:
- Зачем. Ты. Это. Сделал?
Вот так, глядя в глаза и с нажимом на каждом слове. Пусть только попробует отмолчаться. Не выйдет.

- Поругались? – со злым смешком переспросила Реджина. Поглядела на свои сжатые в кулаки пальцы, потом в сторону – на пустынный школьный двор со стойко дрожащими на ветру вечнозелеными кустиками по краю. Все-таки хорошо, что ученики уже разбежались по домам, и никто не наблюдает, и главное, не слышит их разговор. Чувствовать себя матерью, которая не в состоянии справиться с собственным сыном, было очень нелегко. Но и не признать, что ее контроль над Генри слабеет с каждым днем, она не могла. Она по-прежнему присутствовала в его жизни, кормила завтраками, запрещала и разрешала, кое-как пыталась отвоевать прежние позиции, но все ее соперничество с Эммой было по сути сплошным мыльным пузырем, потому что каждая из них в глубине души прекрасно знала, чего на самом деле хочет Генри.
- Мистер Раттен говорил мне, что ты заходил к нему и… - она вовремя проглотила «нагрубил», чтобы Рихард не оказался виноватым еще и в разглашении подробностей мужского разговора, - ...И был не слишком настроен на переговоры. Скорее наоборот.  При том, что он в свою очередь очень к тебе расположен и хотел бы подружиться…
Прозвучало настолько неубедительно, что она с досадой поморщилась. Собственное бессилие злило еще больше и, уже откровенно наплевав на советы Арчи, она выпрямилась в полный рост и, глядя на мальчика сверху вниз, четко произнесла:
- Как бы ты его не называл, поругались вы или нет, но агрессия исходит только с твоей стороны Генри. И мне кажется, я даже знаю, у кого ты учишься решать проблемы таким замечательным образом…
Не только у нее есть чувствительные места, у маленьких самоуверенных мальчиков они тоже имеются.
- Эмма, - мстительно проговорила она, чувствуя как едва успокоившись, снова начинает заводиться,  - Понимаешь, о чем я? Тебя огорчает мой выбор, а меня – твое общение с этой… женщиной. Но вся разница в том, что я твоя мать и пока еще могу принимать решения за тебя, а вот ты за меня – нет!
Ну почему, почему она не подождала с выяснениями до дома, как собиралась?. Нервы сдают? За спиной послышался шум подъезжающего авто. Только зрителей тут и не хватало… Семейные сцены во дворе школы никак не входили в планы мэра.

- Генри! – почти крикнула она, поймав рукой пустоту. Истерика? И хорошо, если бы только у сына… Реджина чувствовала, как его слова безошибочно попадают в цель, словно тоненькие отравленные дротики. Мир потихоньку заволакивало мутной пеленой слез, а на язык так и просилось отчаянное: «Ну и убирайся к своей Эмме!!!» Ну уж нет. Ведь он именно этого и добивается. Она не порадует его зрелищем плачущей королевы…
- Не смей говорить в таком тоне! – она незаметно провела рукой по щеке. От холода глаза и нос тоже краснеют. И ветер дует очень удачно... Сунув руки в карманы пальто, она прищурилась, -  Мы оба знаем, почему ты это сделал, поэтому избавь меня от глупых ультиматумов «или он, или я». Никакого выбора не будет, не надейся!
Проглотив тугой ком в горле, Реджина почувствовала, как он прокатывается вниз и холодным сгустком замирает где-то повыше желудка. За что он с ней так? Столько лет она не просто делала все, что могла, а по-настоящему любила этого чужого, ставшего единственно родным и близким малыша... Чтобы теперь он, подросший и злой, швырял в нее такими страшными, полными ненависти фразами… Чтобы любые ее слова разбивались о возведенную им невидимую стену… Реджина сама испугалась своей беспомощности.
- И тебе возможности выбирать тоже никто не предоставляет! – рявкнула она, окончательно выходя из себя, - Та, что родила и спустя десять лет угостила какао, еще не получает право называться матерью! Марш в машину! Дома закончим разговор! – и уже чуть ровнее добавила, - И еще хотелось бы мне знать, если мать – она, то почему счета по твоим выходкам должна оплачивать я?
За спиной хлопнула дверца машины. Черт, а ведь она слышала шум мотора, теперь кто-то в закусочной сможет похвастать свежей сплетней. Она обернулась, тяжело дыша и откидывая упавшие на глаза волосы… Чтобы в десяти шагах увидеть Эмму Свонн, замершую рядом со своим неуместно желтым в серый осенний день «жуком».