[float=left]
- да я брошу, ну че ты
- достал
- да ты просто знаток женщин[/float]Я не думаю, что с потерей памяти между нами что-то изменилось. Разве что, мы могли быть заклятыми друзьями, черт знает каким боком знакомые. Я - психиатр, ты - учитель физики в школе и преподаватель ее же в колледже, а Джоанна - учительница химии. Вы вроде как коллеги и по школе ходят слухи о вашем романе, которого на самом деле и нет. Может, вы просто очень мило дружите. После снятия проклятья мы с ней "находим" друг друга, но вот твое присутствие все еще меня напрягает, хотя и без тебя я бы совсем заскучал. Вот только вопросы о прошлом я старательно избегаю. Потому что, если Хайд вернется, мне не нужно, чтобы кто-то знал мой секрет. Особенно Ван Хельсинг.
О том, как же Абрахам попал в Сторибрук, могу только догадываться. Ты можешь случайно найти портал измерений и перенестись в Зачарованный Лес перед проклятьем, а можешь отправиться туда же для поисков нужного элемента для своей сыворотки и опытов, или воспользоваться помощью Оле Лукойе.

Слова не всегда могут выразить радость от встречи, глаза передать все эмоции, но прикосновения... Они говорят даже слишком много, тактильный контакт всегда несет в себе что-то интимное, далеко не всегда в пошлом смысле. Просто человек ощущает, как кто-то вторгается в его личное пространство, биополе, если можно так сказать, веруя в философию буддистов, ту самую философию, которая затрагивает идею двойственности человеческой личности. Порой неосознанно люди касаются других как-то по-особенному, не желая дать понять слишком много о своих чувствах, но против подсознания человек бессилен. За язык тела отвечать труднее всего, и контролировать его – тоже. Это инстинкты, влечение, желание прикоснуться или продлить контакт; банальная физиология и половой акт – подтверждение этой простой истины. Поэтому Генри задерживает ее руку в своей, а она в ответ чуть сжимает его пальцы, и почему он подает ей руку, сгибая в локте, как полагается джентльмену - он скучал по ней, скучал по их вечерам в лаборатории или библиотеке, прогулках по тесным улочкам Лондона вот так, под руку, молодая девушка и ее взрослый покровитель, неофициальный, названный опекун. Он скучал по ее обществу и ее присутствию в своей жизни, это придавало какую-то уверенность в настоящем, давало и подкрепляло почву под ногами, не давало увлекавшемуся доктору уйти в мир своих мечтаний и осуществления невозможных идей. Генри нужно было о ком-то заботиться и чтобы заботились о нем; и до какого-то момента эту роль в его жизни играла Джоанна Терпин.
Тодд.
–Малкольму нужно пить больше жидкости. И, прежде всего, муколитические средства, чтобы выводить мокроту. Так дыхание его будет легче, – заученными фразами говорит Джекилл с абсолютно спокойной и ровной интонацией. Он холоден, как типичный англичанин, и вместе с тем участлив, не перебарщивали ни с тем, ни с другим. Он говорит это с позиции доктора, профессионала, на деятельность которого не влияют личные связи и отношения. Привычка, выработанная годами практики, врачебная этика превыше всего. Но на деле, ему безразлично состояние Малкольма, как безразлично состояние пациентов, ведь задача Джекилла – помочь вылечить больных, а не сочувствовать им. Сочувствие зачастую может перерасти в привязанность, и боль от потери в таком случае будет невероятно велика.
–И не соглашайся ни в коем случае на кровопускание. На этой стадии заболевания у него может развиться гемофилия, а любое попадание заразы может привести к летальному исходу. – Предупреждает доктор Джекил чуть погодя, когда Джоанна заканчивает говорить о врачах и их методах лечения. У его спутницы прекрасное понимание химии, чуть хуже – анатомии, но знания последнего здесь и не нужны, и Генри соглашается с каждым ее словом, которые, несомненно, основаны на наблюдениях, а не взяты с потолка. –Доктор Ламре, конечно, хороший врач, – Джекилл знает не понаслышке, ведь именно он и посоветовал для лечения Малкольма этот санаторий. –Но боюсь, даже он не в силах отсрочить неизбежное. Зато может облегчить жизнь. Пока не изобрели вакцину, даже самые лучшие врачи бессильны. Наберись мужества, милая, последний месяц – самый тяжелый. – Генри вздыхает, тепло, но грустно глядя на такую крошечную, по сравнению с ним, совсем еще девочку. Мудрую не по годам и рано повзрослевшую, но все еще юную и дышащую молодостью девушку. Очередное испытание в ее жизни, связанное со смертью близких. Такое нелегко пережить, но она держится мужественно. Впрочем, Генри полагает, что они с ней очень похожи в способности абстрагироваться от проблемы и внешних угроз своему моральному спокойствию.
Знал бы Генри, как ей жаль... Он знал. Знал и оттого в бессилии поджимал губы и смотрел под ноги, задумчиво кивая головой в такт ее словам и иногда ободрительно улыбаясь. Генри верит ее словам. Генри верит в то, что и ему самому жаль, ведь, за то недолгое время, что ему выдалось пообщаться с Малкольмом, он нашел его удивительно добрым и понимающим человеком, но, вероятно, не тем человеком, который сгодился бы в мужья Джоанне – и понимает это уже слишком поздно, провожая до свадебной кареты свою, на тот момент, уже бывшую коллегу и воспитанницу. На вопрос, какой же мужчина ей подходит на самом деле, Генри так и не решается дать себе ответ. Себе, прежде всего, и только себе, потому что на остальное он не имеет права, частная жизнь других людей, в особенности, супругов – дело личное самих супругов. Но далее, Джоанна сама закрывает тему о муже, и Генри ничего не имеет против, чувствуя, как на сердце становится даже чуточку легче – разговаривать с этой девушкой о других мужчинах всегда давалось ему с трудом. Он с радостью рассказал бы ей все новости из Лондона, но за последние месяцы их накопилось столь много, что одной прогулки им точно не хватит. Ту часть пути, что мужчина затратил на поездку до имения, он много думал о том, что ей скажет, какие темы они будут обсуждать, когда из вежливости и необходимости поговорят о болезни ее мужа, а затем повиснет неловкое молчание. Доктор перебрал десятки тем для разговора, но сразу растерял все до одной, когда Джоанна задала свой вопрос о Лондоне. Генри растерялся на долю минуты, глубоко вдохнул свежий воздух, оглядывая поля вокруг них, и повернул голову к спутнице, улыбаясь в ответ на ее радость. Она совсем немного, но приободрилась, чуть ускорила шаг, видимо, оживившись беседой или из-за холода, который начал пробираться и под пальто Генри. Но сейчас Джоанна, как хозяйка этих мест, направляла их по тропинке и могла свернуть в любой момент, так что Генри был лишь сопровождающим, не беря на себя какой-либо инициативы. Он всегда давал ей право выбора, как когда-то родители дали такое право ему. В политическом вопросе Джекилл не был либералом и не выступал за равноправие,  но не признавал ущемление личности и принижение чьих-либо достоинств. В том консервативном обществе, в котором выросли они с Джоанной, их родители и их родители, право на собственное, отличное от других мнение, было дано не каждому, а женщины воспринимались как хранительницы очага и красивое украшение дома. Подобный подход никогда не вызывал у Джекилла симпатию, но в открытую бороться с системой он не хотел, как и тратить свои силы на столь бесполезное занятие, чтобы доказывать недальновидным консерваторам ограниченность их взглядов. Вместо этого он действовал тише, тоньше, незаметнее, медленной поступью вводя Джоанну в мир науки - мужской мир, которому давнотребовался иной взгляд.
–Новостей чрезвычайно много, что, боюсь, не успею за сегодня все тебе рассказать. Ты помнишь сэра Гэвина Льюиса? Женится в декабре на дочери лорда Беккета, бывшего главы Ост-Индской компании, и после вдвоем они переезжают на континент. Представляешь? Уехать в Новый свет, жить вдали от друзей и родственников, с чистого листа. – Генри не уверен, какие чувства испытывает на эту тему, но мысли о доме навязчиво лезут в голову с каждым шагом по деревенской промёрзлой земле, с каждым представлением о жизни на другом континенте. Слишком двойственное отношение, основанное на опыте. Он покинул дом однажды и с тех пор не появлялся там, начав жизнь с нуля в столице, но ему и некого было терять. Единственного дорого человека Генри взял с собой, так и не сумев оставить без работы, как распустил всю прислугу.
–Я провел все детство и юность в таком же доме. Ну, чуточку больше, чем этот, конечно... – ухмыляется задумчиво, оглядывая двухэтажный особняк мистера Патиссона, и предается нахлынувшим воспоминаниям. Слишком неожиданно для самого себя вспоминает о детстве и начинает о нем говорить. Прежде такого не случалось, и Генри хочется винить во всем деревенский воздух, проветривший мозги, хотя реальная причина, конечно же, крылась в другом и шла рядом, опираясь о мужскую руку. Неужели скука по определенному человеку так влияет на желание откровенничать? –Целый этаж слуг, старина Пул, мама с папой, большой хаунд по кличке Хайд. В детстве я проглатывал звуки, – Генри сдержанно смеется и когда видит на лице Джоанны улыбку, накрывает своей рукой ее руку, державшую его за рукав пальто, и слегка растирает ее пальцы. –В деревне звезды ярче, чем в городе. Ты часто смотришь на небо? – спрашивает Джекилл вполголоса, заинтересованный жизнью Джоанны здесь. Он всегда считал, что провинциальная жизнь не для нее. Промышленный Лондон с его гулом и запахами, стуком каретных колес и ржание лошадей, темп жизни, в конце концов. Генри любил Лондон именно за это, а жизнь в поместье была скучна и однообразна, совсем не для их живых, неординарных с Джоан умов. –Родителей не вернулись из плавания однажды... Тела так и не нашли, и я посмотрел на небо, почувствовал себя так одиноко. Я тогда подумал, зачем мне такой большой дом? Что я буду делать? Заниматься им мне не хотелось, как прозябать всю жизнь в глуши. Поместья сгодятся для отдыха и подзарядки сил, но для жизни подходит только город... – подводит, наконец, вывод Генри, и разворачивается назад, начиная двигаться в обратную сторону. Уходить далеко не хотелось и выглядело бы странно, так что Джекилл соглашается пойти в дом весьма охотно. Он хотел бы сказать ей, что восхищен ее терпением и покорностью, что она выбрала жизнь в поместье прежней городской, но момент безвозвратно упущен, да и предыдущий монолог это как раз предполагал.
В доме необычайно тепло и уютно, но обстановка в доме писателя не могла быть иной. Произведения Малкольма пользовались популярностью, хотя Генри мог предположить, что помнить о нем после смерти будут немногие. Ничего прогрессивного, революционного, провокационного, только романы да поэмы, неплохо ставящиеся в театрах Лондона. У Патиссона был вкус, хотя что-то подсказывало, что вещей, выбранных им, было слишком мало – наверное, интерьер был обставлен еще его родителями.  В прихожей Джекилл помогает его жене снять жакет, сам же снимает пальто чуть позже, когда Джоанна по-хозяйски проходит вперед, давая указания служанкам. Генри ухмыляется, наблюдая через плечо за аккуратной удаляющейся фигуркой, и передает верхнюю одежду лакею. Доктор проходит внутрь поместья, останавливая внимание на некоторых деталях интерьера, в том числе, библиотеку в гостиной — художественная литература, словари... Переводы с французского работ Ампера, научные работы Фарадея и Ньютона. Ох, Джоанна!
Генри проходит к окну, заметив на нем появившиеся капли, и задумчиво смотрит на детвору, разбегающуюся по домам. Их веселье прервал начинающийся дождь, а небо начали застилать тучи. Какой же Хэллоуин без грозы? А гроза, определенно, будет. Не сегодня, так завтра. Не хотелось бы, чтобы Малкольма застала в пути подобная перемена в погоде. Джекилл слегка передергивает плечами и поправляет жилетку, надетую поверх белоснежной рубашки, и скрещивает руки на груди, ожидая возвращения Джоанны.
Она не заставляет долго себя ждать, но Генри замечает ее присутствие лишь когда ее ручка проходится по его лопаткам, выдергивая из мыслей и вгоняя в еще более туманные размышления. Прикосновение отдается волной мурашек и приятным томлением в животе, подавляемого, однако, привычным здравомыслием. Он поворачивается корпусом к девушке, улыбаясь счастливой улыбкой, и в этой хмурой атмосфере дождя и холода, тепло их тел поддерживается теплейшими, почти родными, чувствами друг к другу.
–Итак, да... Я остановился, кажется, на влияние наследственности на психические отклонения, – выдыхает Джекилл и позволяет себе положить руку на поясницу Джоанны, направляясь с ней к креслу. По привычке он падает в кресло, а девушка присаживается на подлокотник, облокачиваясь одной рукой о спинку кресла – их привычная поза, в которой приходилось сидеть во время разговоров, слишком удобная для разницы в их росте. –Твое замечание верно отчасти. Большая трудность в изучении генетики психических болезней связана с тем, что психика человека и ее нарушения чрезвычайно подвержены различным внешним влияниям, в том числе и психологическим, вроде обстановки и воспитания. Взять, например, шизофрению. Здесь определенно точно процент средней частоты заболевания зависит от наследственности. Родственники больных чаще других подвержены шизофрении. Если каждый ген в человеке отвечает за что-то, то представь, какой бардак происходит в головном мозге больного! Нарушения одной хромосомы репрессирует функцию гена, которая может проявиться спонтанно в следующем поколении. Это всего лишь предположение, но я верю, что когда будут изобретены новые приборы для исследования этой области, все подтвердится. – когда Генри говорит о науке – жестикулирует, повышает интонации и выглядит оживленным; совсем не таким, как в обычной жизни, не таким пресным и чопорным, а полным эмоций и огня, как отец говорит о своем детище. Генри чувствует себя живым, когда говорит о том, что составляет его суть. Генри с восторгом рассказывает о Джоанне.